Статьи

Поцелуй партизана. Рамка кадра и любовный треугольник в тылу врага

2025-11-05 20:38 Хроника
Это неканоническая фотография военных лет: такую вряд ли увидишь на официозных выставках и в дорогих альбомах к годовщине Победы. Послевоенные издатели, а затем и модные бильд-редакторы десятилетиями игнорировали подобные снимки: налицо брак по экспозиции, мягкий фокус, невыразительная фаза движения.
Тем не менее, этот случайный кадр из личного архива – свидетельство живого чувства на войне. Очевидно, мужчина хотел увековечить поцелуй с женщиной, но та, смутившись, по-доброму отстранила его или прыснула со смеху – и в кадре остались лишь тесное объятие, смеющиеся глаза и пара улыбок.
Известно, что снимок был сделан в Полоцко-Лепельской партизанской зоне в оккупированной фашистами Белоруссии зимой 1944 года.
Партизанка, игриво избегающая поцелуя, – оператор-кинохроникер Мария Сухова, одна из первых советских женщин с кинокамерой. Между нею и затянутым в портупею военным как минимум взаимная симпатия. Но кто же мужчина?
Этот снимок не дает мне покоя несколько лет. В документалистику я пришел уже в XXI веке, историю фронтовой кинолетописи изучал академически: по лекциям, фильмам и воспоминаниям. К моменту моего поступления во ВГИК в живых оставалось только двое из военных хроникеров Великой Отечественной, и те разбросаны по бывшим советским республикам. И все же с одним я успел пообщаться лично.
9 мая 2003 года на Красной площади во время парада Семен Школьников рассказывал мне в кадре, как в дождливом июне 1945-го на этом же месте снимал тот самый, первый, исторический Парад Победы.
Семен Семенович щедро сыпал именами и биографиями фронтовых коллег – как разделивших с ним радость той съемки, так и не доживших до Победы. А я по-юношески бестактно подводил его к съемкам самого парада, о котором и был мой первый учебный короткометражный фильм. Школьников уникален тем, что трижды в течение войны подолгу забрасывался с кинокамерой за линию фронта. Май 1945 он встретил с югославскими партизанами в Черногории. Но, увы, детали их дружбы с Марией Суховой и совместной работы в тылу врага мне приходится добирать уже после его смерти – по документам и мемуарам.

СУХОВА

Мария Ивановна Сухова родилась в 1905 году в бедной многодетной семье, ее отец был дворником, мать – домохозяйкой. Чтобы помогать родне, девочке пришлось рано оставить школу. Мощным социальным лифтом для многих из ее поколения стала революция. Но свои первые шаги по карьерной лестнице юная Мария делала с самых низов, будто из подвальной дворницкой: сперва – уборщица, затем – разнорабочая, после – намотчица кинопленки, контролер ОТК, наконец – ассистент оператора...
Опубликованная в 1936 году Сталинская конституция декларировала полное равноправие мужчин и женщин в СССР. ЦК Комсомола по этому поводу организовал женский автопробег Москва — Каракумы — Москва, целиком состоящий из дамских экипажей, а «Союзкинохроника» задумала одноименный документальный фильм. Только вот соответствовать заявленной концепции документалистам оказалось очень непросто: профессия кинорепортера была сугубо мужской, на весь Советский Союз нашлась одна девушка-оператор и одна ассистентка. Так, за пять лет до войны, познакомились первая и вторая женщины-кинооператоры советского кино: 22-летняя минчанка Оттилия Рейзман и уже разменявшая к этому времени четвертый десяток москвичка Мария Сухова.

РЕЙЗМАН

В титрах своих выпусков Московская студия кинохроники нередко записывает операторов как кинорепортеров. Это совсем не то, что телерепортер сегодня: хроникеры не работают со словом, они всегда – с киноаппаратом, а следовательно – за кадром. Налицо издержки профессии: несмотря на многолетнюю дружбу и несколько совместных проектов, у женского кинотандема нет ни одной общей фотографии. Разве что коллективная: из глухих белорусских лесов, с бойцами одного из партизанских отрядов. Судя по одежде, это та же весна 1944 года.
Вторая справа, полуприкрытая высоким воротником овчинного полушубка, улыбается Оттилия Рейзман (на киностудии и в отряде ее ласково называют Отя). Для самой же Марии Суховой этот дубль как будто опять неудачный: привыкшая быть по ту сторону фото- и кинокамеры, она как будто только что взвела пружину таймера и отбежала от штатива в едва наброшенной бекеше. Сухова с интересом смотрит на закованного в портупею молодого командира с кортиком и в лихо заломленной кубанке.
Не тот ли это партизан с первого снимка?
В отличие от выпускницы ВГИКа Оти, Мария к началу войны продолжала числиться на студии ассистентом. Заброска к партизанам виделась Суховой не просто прорывом в карьере, а закреплением за ней статуса полноценного кинооператора-документалиста. Даже в самые суровые военные годы женщин на «Союзкинохронике» берегли: Мария снимала парад на Красной площади 7 ноября 1941 года, спортивные эстафеты, тружеников тыла, но не саму войну. Довольно снисходительно описывает атмосферу на студии киноинженер и военный радист Иосиф Милькин:
В первый же день Великой Отечественной войны кинооператоров-хроникеров направили в различные соединения и части действующей армии снимать боевые действия. Направили всех, кроме девушек, полагая, что фронт – не лучшее место для женщин. Но не тут-то было. Отя и Маша подняли такой крик, требуя отправки на фронт, что, в конце концов, руководство студии, не выдержав женского визга, направило их в Белоруссию.
«Не выдержав женского визга…» Мизогиния боевого офицера Милькина показательна еще и тем, что содержит грубую фактическую ошибку: совместная командировка с Отей была для Маши уже вторым забросом за линию фронта. И это – принципиальнейший момент в нашей истории: в декабре 1943-го Рейзман летела к партизанам впервые, Сухова же – возвращалась.
Отя на 9 лет моложе Маши. В преимущественно мужских коллективах – будь то киностудия или партизанский отряд – девушек знают и любят. Но если про частную жизнь Рейзман, пережившей войну, состоявшейся как кинематографист и оставившей воспоминания, известно немало, то Сухова как будто оправдывает свою фамилию: о ее личном ничего неизвестно. И тем ценнее та фотография с загадочным партизаном в лесу.
Кто этот мужчина? Как давно они знакомы, и свидетельствует ли этот «поцелуй партизана о романе Суховой за линией фронта?

ОБРЫНЬБА

После стремительных отступлений и котлов 1941-го в лесах Белоруссии оставались сотни разрозненных, но несдавшихся или сбежавших из плена красноармейцев. Недаром в советском поствоенном нарративе прижился емкий и яркий образ оккупированной Белоруссии – партизанская республика. Под ней в первую очередь подразумевалась Полоцко-Лепельская зона со «столицей» в райцентре Ушачи. Оправившись от катастрофы первых месяцев войны, Москва всерьез взялась за организацию сопротивления в тылу врага: забрасывала через линию фронта оружие, боеприпасы, инструкторов по диверсионной работе, комиссаров и пропагандистов.
Про первый, летний, визит Суховой к партизанам известно немного. Обрывки чужих мемуаров не дают ответа, почему только назначенная оператором-кинохроникером Сухова работала в тылу врага одна, без напарника.
Сопровождающим и ассистентом Маши летом 1943 году был назначен разведчик и художник Николай Обрыньба, после войны – известный советский живописец-баталист.
«Маша снимала засады партизан, даже как наступление власовцев отбили. Снимала она киноаппаратом, поручив мне дублировать «лейкой». А первый снимок для нее я сделал еще в июне…»,

Николай Обрыньба

«Судьба ополченца»

Увы, летних кадров Суховой с той «лейки» пока не нашлось. Более того, в 1943-44 гг. Обрыньба создает в отряде свою знаменитую «партизанскую серию». Но ни на одной из тех известных восьми полотен, ни в послевоенных работах о белорусских мстителях нет фигуры кинохроникера, тем более – женщины с киноаппаратом.
Зато следы Суховой вдруг проступают в другом партизанской районе – в занятой немцами Минской области, где действовала бригада «Железняк»:
«…Начинают каждый день появляться фрицевские самолеты, начинают изредка поплевывать, иногда Машу предупреждаю не высовываться, а она наоборот, пониже, говорит: «Мне нужно», – и начинает их визировать…
Должен сказать, Маша смелый боевой товарищ, в любой обстановке. В бригаде, которую Маша за короткое время постаралась объехать, побеседовать с бойцами, у последних осталось хорошее впечатление. Таких и необходимо засылать в тыл врага»,

Степан Манкович

комиссар партизанской бригады «Железняк»

Москва не только координировала, но и стимулировала подпольную работу в тылу врага. В том числе благодаря фильмам и киножурналам с кадрами Суховой комиссар бригады «Железняк» Степан Манкович получит высшую награду государства – «Золотую Звезду» Героя Советского Союза.
Осенью 1943 года в Москву из оккупированной Белоруссии вызывают еще одного хорошего знакомого и героя кадров Суховой – партизанского командира Владимира Лобанка.
Полковник Лобанок был назначен командующим огромного Полоцко-Лепельского партизанского соединения и также получил «Золотую Звезду».
«Втройне трудно оператору в боевой обстановке, когда приходится снимать под свист пуль, при разрывах снарядов. Маша Сухова умела это делать превосходно»,

Владимира Лобанок

«Партизаны принимают бой»

Возможно, тогда же в столице решался вопрос о следующем кинорепортерском десанте за линию фронта, в Белоруссию. После комплиментарных характеристик Суховой от лидеров белорусского подполья все менее убедительным выглядит реакция Иосифа Милькина: «Руководство студии, не выдержав женского визга, направило их в Белоруссию».
Хотя, прагматически рассуждая даже по меркам того времени, Мария имела возможность почивать на «паркетных» лаврах, побывав у партизан однажды. Шагнув из ассистентов в операторы, она могла продолжать снимать награждения, работу заводов и даже летать в загранкомандировки в нейтральные страны, получая за это Сталинские премии… Но коллеги-операторы, а вслед за ними и историки кино один за другим воспроизводят каноническую советскую версию: Сухова рвалась именно на фронт – работать, снимать, бить врага, киноаппаратом и гранатой.
Но, при всем уважении к этим первостепенным благородным мотивам, что, если у нее была еще одна причина, даже если обывательская, женская, но разве от того не уважительная? Что, если Сухова шла на риск, чтобы увидеть дорогого ей человека?

ПАРТИЗАНЫ

«В последний раз к нам в зону Маша Сухова прилетела в 1943 году, в самый разгар «рельсовой войны». Девушки очень много работали. Вели себя мужественно, особенно Маша. Рейзман говорила, что с Суховой ей нигде не страшно»,

Владимир Лобанок

Командир Полоцко-Лепельского партазанского соединения

К третьему году войны народные мстители Полоцко-Лепельской зоны контролировали уже более 3200 квадратных километров в тылу врага. Оккупантам противостояло не менее 17 тысяч партизан, организованных в 16 бригад и отрядов. Пропагандистский эффект от белорусского сопротивления был настолько важен для советского фронта и тыла, что одной пары репортеров киностудии показалось мало (а может, опять сказалось недоверие к женщинам), и Москва направила в эти места вторую, мужскую пару кинохроникеров.
«Для полнометражного документального фильма об освобождении Белоруссии нужны кадры о боевых действиях белорусских партизан. И как можно скорее.
За линию фронта уже перебросили кинооператоров Марию Сухову, Оттилию Рейзман, Владимира Цеслюка. Душа рвалась к ним»,

Семен Школьнико

«Судьба солдатская»

Это уже воспоминания Семена Семеновича. В 2003 году я отправил ему фильм и черно-белые фотографии с Красной площади, а он мне – вордовский файл своих фронтовых кинооператорских мемуаров «Судьба солдатская».
Через несколько лет Семен Семенович переработает мемуары в более художественный текст «Сквозь огонь и стужу», где почему-то «спрячется» за литературным прототипом по имени Алексей Камчатов. Вероятно, это позволило Школьникову на излете лет рассказать больше пронзительных деталей, в том числе и о судьбе Марии Суховой.

МАМКИН

Воздушная оказия из-за линии фронта пришла за Школьниковым с опозданием. Ещекакое-то время он ждал в отряде напарника – оператора Николая Писарева.
Все это время кинорепортерская двойка Сухова-Рейзман активно снимала в разных бригадах партизанской республики.
Маша и Отя запечатлели эпизоды уникальной операции «Звездочка», когда партизаны смогли освободить и вывести на подконтрольные территории и эвакуировать на большую землю почти 200 сирот Полоцкого детского дома. Фашисты разделили детей по здоровью и росту, самых крепких готовили к отправке в Германию: молодая кровь больше всего ценилась в немецких госпиталях для переливания раненым.
«Мы с Машей снимали по очереди, потому что слезы застилали глаза. Не было сил смотреть на этих детей, измученных, изможденных, буквально просвечивающих насквозь, в грязных лохмотьях. У нас с собой была только буханка хлеба, больше ничего. Даже камеру одну взяли, чтобы лишнего не тащить. Так ребята эту буханку расхватали по кусочкам, буквально по крошкам»,

Оттилия Рейзман

Операция «Звездочка» неплохо описана историками. Но обратим внимание на тонкости кинорепортерской работы: налицо несоответствие фактам. Дерзкие партизанские вылазки против оккупантов совершались по ночам, а кадры уникальной спасательной операции, которые Сухова отправила на киностудию в Москву, – сплошь дневные.
Кинопленка, которой укомплектовывали группы советских хроникеров, была низкой светочувствительности. Снимать на такой носитель ночью было невозможно, поэтому важные события нередко переснимались операторами постфактум при свете дня, с теми же участниками, постановочно, специально «для истории». Это была повсеместная практика, хорошо известная и молодым хроникерам Суховой, Рейзман, Школьникову, Писареву. Современные документалисты, избалованные цифровой видеотехникой, свысока оценивают постановку в кинохронике как что-то противоестественное. Но ценность дневных кадров Суховой не только в изможденных лицах белорусских сирот, но и в том, что это на них оказался увековечен герой Александр Мамкин.
«Летчик партизанский, Александр Петрович Мамкин, сажал ребят в свой самолет, знаменитый У-2. Детишки такие крохотные были, что, даже завернутые в одеяла, помещались по четыре-пять человек в кабине»,

Оттилия Рейзман

В ночь на 11 апреля 1944 года «небесный тихоход» Мамкина с 13 детдомовцами и тяжелоранеными партизанами на борту, не долетев до линии фронта, был обстрелян и подожжен немцами. Раненный в голову, истекающий кровью, сгорающий заживо Мамкин из последних сил дотянул до своих, посадил горящую машину на замерзшее озеро, сохранив жизнь всем своим пассажирам. Через несколько дней он скончался от ожогов в госпитале. Дневная постановочная съемка, сделанная Суховой и Рейзман накануне вылета, – единственные кинокадры, запечатлевшие героя и чудом спасшихся тогда детей. Вероятно, прибыла эта пленка тем же самим бортом.

ПРОРЫВ

У Мамкина была веские основания, чтобы торопиться. В ту же ночь, когда пилот поднял У-2 в свой последний полет, немцы начали самую масштабную контрпартизанcкую операцию на Восточном фронте – «Веселый праздник».
Шла весна 1944-го. Опасаясь летнего наступления Красной армии, фашисты начали массированную зачистку своих тылов. 60-тысячная группировка снятых с фронта боевых частей, полицаев и карателей, усиленная авиацией, танками и артиллерией, со всех сторон блокировала партизанскую зону и начала методично сжимать кольцо. С мест сорвались не только тысячи вооруженных партизан, но и местные крестьяне: женщины, старики, дети – сомнений в своей участи в случае сдачи района немцам не было ни у кого. В окружении оказались и обе пары кинохроникеров: Школьников-Писарев и Рейзман-Сухова.
«Это был кромешный ужас! Мы снимали непрестанно. Вечером после боя, когда приходили в свою избу, первое, что делали, – перезаряжали пленку, а потом уже искали что-нибудь съестное»,

Семен Школьников

25 дней партизаны вели круговую оборону в Ушачском районе Белоруссии. К началу мая тяжелые изнуряющие бои прижали народных мстителей к непролазным болотам. Единственным спасением виделся стремительный прорыв блокады, резкий ночной бросок под шквальный огонь из всех стволов. Накануне прорыва партизаны сверяли боезапасы, перегруппировывались и дробились на мелкие тактические группы. Ночью перед дерзкой и отчаянной операцией вся четверка операторов впервые за несколько месяцев совпала на ночлег в одной крестьянской избе.
«И вот, когда кольцо вокруг нас сомкнулось намертво, открылась вечером дверь, и вошли наши девушки-коллеги. Радости не было предела, мы ведь все дружили еще по Москве, вместе работали.
Встреча в момент смертельной опасности была счастливой передышкой. Мы рассказывали друг другу о съемках, о событиях последних месяцев, а потом Оттилия попросила меня выйти с ней незаметно. В сенях она сказала: «Сеня, ты знаешь, я ведь умею гадать. Так вот, Маша меня буквально заставила – я ей погадала...»,

Семен Школьников

В ночь с 4 на 5 мая 1944 года Сухова прорывалась из блокады с партизанской бригадой им. Сталина, Отя замыкала, снимая арьергард, прикрывающий женщин, детей и стариков. Разбросало в суматохе боя и Писарева со Школьниковым. Все шли с оружием и кинокамерами, снимали, все что могли. Но, увы, исход той роковой ночи решали не киноаппараты, а ППШ, гранаты и слепая партизанская фортуна.

ПИСАРЕВ

Оригинал этой записки хранится в Музее мемориального комплекса «Прорыв» в белорусском городке Ушачи. Приводит этот текст в своей дополненной и переработанной автобиографии «Сквозь огонь и стужу» и сам Школьников. И, что интересно, приводит его также в значительно отредактированном виде: «В блокаде погибли Мария Сухова и Николай Писарев. Пленка операторов при нас. Просим сообщить в Москву».
Понятно стремление автора записать друга и напарника не пропавшим без вести, а погибшим: семье павшего смертью храбрых полагался надлежащий статус и льготы. Даже спустя десятилетия, когда речь идет уже не о льготах, а о памяти (книга Школьникова вышла в 2007 году в Эстонии), смерть в бою с оружием в руках почетнее плена или дезертирства (ведь это между строк читается во фразе «пропавший без вести»).
Более показательна прямая подтасовка Школьниковым факта с потерянной в бою кинопленкой. Вспоминая от третьего лица – Алексея Камчатова, автор счел, что важнее буквальной фактологии – донести философию документалиста, этику и суть работы кинохроникера, сущее работы фронтового репортера, воплощенное в лозунгах и цитатах:
«Плачьте, но снимайте»
«Жив ты или помер – главное, чтоб в номер!»
«Кадр ценою в жизнь».
Так, прикрывшись псевдонимом, Школьников прикрыл огненный хаос партизанского прорыва, прикрыл партизан, а главное – коллег-кинохроникеров Сухову и Писарева. Прикрыл для истории, для вечности…

ЛЮБОВ

Но самое ценное о страшной ночи 4 мая 1944 года, что можно извлечь из воспоминаний Школьникова, – имя человека, на руках которого умерла тяжело раненная в живот Мария Сухова.
«Умирая, она с трудом прошептала:
– Не оставляй меня живой фашистам.
– Машенька, крепись. Скоро подойдут наши.
– Гена, пристрели меня.
Вскоре она умерла.»
Нашлась в том тексте и фамилия «Гены» – Любов.
Стрелковый взвод младшего лейтенанта Любова встретил врага в первые же часы под Мариамполем Литовской ССР, но был быстро смят и рассеян. Оружия Любов не сложил, пробивался к своим:
«Геннадий Афанасьевич Любов вступил в отряд в первый день его организации, т.е. 23 марта 1942 года. До вступления в партизаны, попав в окружение в начале войны, в числе семи командиров Красной армии скрывался с оружием в руках, нелегально проживая в бане на хуторе Изофатово Сушанского с\с Лепельского р-на, и проводил подпольную работу по распространению листовок среди населения, рассказывал новости с советской Родины и об успехах Красной Армии на фронтах.
<…> Из 7 человек отряд, в котором был т. Любов, быстро вырос до 400 человек. <…> было убито 500 вражеских солдат и офицеров, много ранено, разбито много вагонов. В этом бою т. Любов был ранен, но не вышел из боя до конца»,

Из дела Г.А. Любова

45 боевых операций в составе партизанского отряда упоминается в личном деле. Уроженец Кировской области, крестьянский сын неожиданно проявил себя как грамотный офицер и стал, судя по всему, одним из зачинателей партизанского движения в Белоруссии. Выйдя из подполья, он начал рядовым мстителем, затем возглавил отделение, после – взвод, стал заместителем, а затем – начштаба отряда. Летом 1943 года Любов награжден орденом Отечественной войны, затем назначен помощником начальника штаба Полоцко-Лепельского партизанского соединения полковника Лобанка.
Любов был повторно призван в Красную армию в 1940-м, получил взвод, вступил в партию, вероятно, тогда и сделано это протокольное фото. Гимнастерка, портупея, одинокий кубарь младшего лейтенанта в петлице, но главное, что бросается в глаза даже при строгой съемке в фас, – характерный, чуть крючковатый нос.
В общей сложности Сухова провела за линией фронта около 11 месяцев. Работала в партизанских бригадах им. Сталина, Ворошилова, Пономаренко, 1-й Антифашистской.
Сохранилось не больше десяти снимков Марии того периода. Несколько из них – ее одиночные портреты с камерой или автоматом. Ни одного парного с Оттилией Рейзман. Ни одного вообще со Школьниковым. И пять кадров – с Любовым.
А если это Любов? Характерный, чуть крючковатый нос отчетливо виден и в нелепом и прекрасном «Поцелуе партизана».

ЛОБАНОК

Почему у Суховой и Любова оказалось так много общих фото?
Пара кинорепортеров все время передвигается внутри партизанской зоны. Мог ли сопровождающим во зимней поездке Суховой и Рейзман быть назначен не отрядный художник Обрыньба, а штабной работник, помощник командующего огромной партизанской территорией Лобанка?
Лобанок мог поставить Любова курировать кинорепортеров, и это объясняло бы частоту его появления в кадре вместе с Суховой. «Бэкстейдж» на фото в этот раз снимает теперь сама Рейзман, и либо Любов действительно всегда рядом в роли удобного статиста, либо подруга и соратница Отя сознательно запечатлевает Машу и Геннадия вместе, фиксируя их чувства.
Остается лишь гадать: Сухова и Любов познакомились в период первой командировки Марии или встретились в отряде только зимой.
Художник Николай Обрыньба в перерывах между операциями писал партизанский цикл и делал заметки, которые после войны оформил в воспоминания:
«А Маша снова вернулась к нам, участвовала в прорыве. Мне рассказывали, что на их участке хлестал ливень огня, Маша была смертельно ранена в живот и упросила Ф. застрелить ее»,

Николай Обрыньба

«Судьба ополченца»

Так умерла на руках Любова или упросила о последней милости некоего «Ф.»? До сих пор в нашей истории не было никого с такими инициалами.

ВЫСТРЕЛ

В отличие от Суховой Любов пережил роковую ночь с 4 на 5 мая, сумел прорваться, выйти из окружения. Он партизанил в Белоруссии вплоть до соединения своей бригады с частями регулярной Красной армии в ходе стратегической наступательной операции «Багратион», для которого и собирала материал Мария.
В 30-летнюю годовщину прорыва, в 1974 году в белорусских Ушачах – бывшей партизанской столице Полоцко-Лепельской зоны – был открыт мемориал памяти народных мстителей. На торжественное открытие приехали выжившие тогда друзья и коллеги Марии: Семен Школьников и Оттилия Рейзман.
«И вдруг ко мне подходит человечек небольшого роста. «Школьников, ты что, не помнишь меня? Я был заместителем начштаба партизанского отряда. Ты знаешь, ведь это я Машу Сухову застрелил». Вначале хотелось было вскочить и придушить его. Сил бы у меня тогда хватило. Он мужичишка был щуплый»,

Семен Школьников

Сухова в повести «Сквозь огонь и стужу» – герой эпизодический, но подкупает подчеркнутая теплота и нежность Школьникова именно по отношению к Маше (как будто их объединяло больше чем просто дружба). Впервые на это обратил внимание документалист Георгий Молодцов, изучавший создание кинохроники военных лет.
На станицах мемуаров автор называет операторов и партизан своими друзьями и даже, как мы помним, идет на подлог фактов, желая «обелить» их память, как в случае с пропавшим без вести оператором Писаревым. Мой, пусть и небольшой, опыт общения с Семеном Семеновичем на излете его лет, подтверждает: это был интеллигентный, деликатнейший человек с ясной памятью, талантом рассказчика и цепким, профессиональным вниманием к деталям. Тем удивительнее его как будто демонстративная забывчивость в случае с Геннадием Любовым: «Школьников, ты что, не помнишь меня?» Сам он, кстати, исходя из газетного интервью, не признается, что не узнал Любова. Может, и узнал, но, не терпя панибратства, не захотел подходить первым, здороваться, подавать руку…
Молодцов объясняет это банальной ревностью Школьникова к Любову. Действительно, в книге Семена Семеновича есть намеки на то, что между молодыми кинохроникерами могла быть симпатия. Так, например, автор описывает нечаянную встречу накануне рокового прорыва:
«Девушки снимали в самом пекле сражений. У Маши в двух местах был прострелен полушубок. Пуля врезалась в кассетник, пробила насквозь бобышку с пленкой. Маша переживала, что «фрицы, гады, испортили с таким трудом доставшийся боевой киноматериал».
<…>
– Ты спишь? – вдруг спросила Маша.
– Нет. Только собирался.
– А мне почему-то вспомнилась студия, наша милая «Брянка». Помнишь, как было до войны? Молодежные вечера, танцы. А как мы с тобой танцевали – не забыл? Ты только не смейся... Вот ведь война, а у меня, когда тихо, вдруг появляется желание танцевать... Ты только не смейся.
Смеяться над Машей он не собирался. В то далекое время, время довоенное, он совсем не умел танцевать. И, если честно, ему и не хотелось этим делом заниматься. На всех вечерах Леша отсиживался где-нибудь в уголке, наблюдая, как кто-то из его приятелей неуклюже пытается овладеть искусством танца. Но как только Маша Сухова обнаружила Лешкин наблюдательный пункт, она энергично взялась за его танцевальное воспитание. Сама она танцевала прекрасно — танго, фокстрот, румбу, английский вальс — все, что угодно. И оказалась хорошим учителем. Дело пошло. Теперь на вечерах она танцевала только с Алексеем.
Они еще долго вспоминали довоенную юность.
На рассвете расстались. Бои возобновились, надо было продолжать съемки».
Впрочем, даже если увлечение Школьникова Суховой в довоенные годы имело место, едва ли оно переросло в серьезные отношения. Экспедиция в Полоцко-Лепельскую зону была для него второй, как и для Суховой. Мы уже знаем, что Сухова рвалась на фронт, так не проще ли ей было попасть на войну, встречайся она с кинохроникером, начавшим свой боевой путь еще в Финскую кампанию? Нет, при всей теплоте, с которой литературный Алексей Камчатов относится к Маше, вряд ли Школьников в военный период был Суховой ближе, чем Оттилия Рейзман.
Как и в случае с Отей, дружеская связь двух кинохроникеров, людей визуально и технически одаренных, не оставила после себя совместного фото. В отличие от связи с замначштаба партизанской бригады им. Сталина Геннадием Любовым.
Нам ничего не известно о характере и повадках Любова. «Поцелуй партизана» – самая неформальная фотография замначштаба, дающая хоть какое-то представление об этом офицере и подпольщике кроме сухих характеристик из личного дела и представлений к наградам.
Роман с Марией Суховой – допущение, домысел, основанный на одной фотографии. Еще несколько снимков, где они позируют вдвоем, – также скорее косвенные свидетельства их близости.
Но есть еще одно, косвенное, но самое пронзительное, указывающее на их близкую связь. Речь – снова о кульминационной ночи партизанского прорыва 4 мая 1944-го:
«Когда они бежали, чуть правее от нас, то разорвалась мина, и осколок вспорол Маше живот. Так вспорол, что перевязывать было бессмысленно. А на фронте все знали: если серьезное ранение в живот, то ничто не спасет. И Маша это понимала»,

Семен Школьников

ШКОЛЬНИКОВ

Интервью Школьникова эстонской молодежной газете вышло в 2006 году, когда его повесть только готовилась к печати. Семен Семенович делится деталями, которые Любов поведал ему после войны. Их Школьников по какой-то причине не включил в текст.
«Она остановила двух партизан: «Ребята, – сказала она им, – я погибаю. Возьмите мой аппарат и пленку, и, если вам удастся перейти фронт, прошу вас, отправьте это в Москву, в кинохронику». Партизаны взяли пленку и камеру, и тут подбежал этот замначштаба отряда. «Маша, как же так?!» – закричал он. А она: «Гена, застрели меня. Я не хочу попасть в руки к фашистам!» Он стал уговаривать ее, мол, доставит в госпиталь, там врачи помогут. Но она была непреклонна: «Гена, пристрели!» Он снял с себя полушубок, укрыл ее, приказал тем, с пленкой и камерой: «Вперед!» Они побежали, и через несколько шагов раздался одиночный выстрел…»
Сложно оценивать этот поступок почти что вековой давности из сегодняшнего, относительного мирного, дня.
Воевавший в тылу врага с 1941 года, Любов хорошо понимал, что ждет женщину в форме в случае взятия ее в плен живой. Быть готовым убегать от врага по лесу, а затем – через простреливаемое шоссе с тяжелораненым на спине или решиться исполнить последнюю волю умирающего – тяжелейшая дилемма, у Любова были считанные секунды на принятие решения. Содрать с себя, живого, спасающегося то ползком, то бегом, полушубок, чтобы не видеть самому и не дать увидеть никому смерть боевого товарища – это поступок неравнодушного человека.
Поступок иррациональный, продиктованный скорее нежностью и боевым этикетом, чем прагматизмом. Ведь в том же наступательном 1944-м году была и такая окопная правда:
«Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит»,

Ион Деген

Загадочный «Ф.» из мемуаров партизанского художника Обрыньбы – и есть Любов. Отчество Афанасьевич и хутор Иофантово, где младший лейтенант прятался с оружием с осени до весны 1942, – единственная связь с буквой Ф в его досье: ни прозвища, ни псевдонима, ни позывного история не сохранила. Как не удается ничего найти о послевоенной судьбе этого человека, кроме того, что в 1974 во время встречи со Школьниковым он был жив и здоров.
Впрочем, есть еще одна интересная Ф: в личном листке офицера, датированном 1943-м годом, и это важная деталь: Любов женат и имеет 9-летнюю дочь Алефтину, проживающую с матерью в Кировской области.
Выберись Сухова из леса, преодолей невредимой простреливаемый и оцепленный немецкой бронетехникой «большак», выйди из окружения, доживи до Победы – и над Машей неизбежно повис бы дамоклов меч неоднозначного статуса походно-полевой жены. Это еще одна драматическая страница в истории советских женщин на войне.
Тем временем, отдавая дань дружбе, цеховой солидарности и, может быть, юношеской влюбленности, Школьников вскоре решился на еще одну встречу с Любовым:
«Я сделал о Маше фильм. Конечно, пригласил сниматься этого Гену. Камера работала, и я хотел спросить его о смерти Маши, об этом выстреле, спросить внезапно, чтобы Гена не успел уклониться от ответа. Но, видимо, и он готовился к съемкам. И когда вопрос прозвучал, он спокойно ответил, что не стрелял в Машу. В фильме о выстреле говорят те двое партизан, что доставили в Москву ее пленку...»
Фронтовой гуманизм – вещь малопонятная в мирное время. Как Семен Семенович «тащил» своего друга Писарева в историю, хлопоча о его статусе павшего с оружием и при исполнении обязанностей, так и прошедший всю войну Любов переживал о памяти, которую оставит после себя.
Вопреки собственной записке 1944 года, спустя десятилетия Семен Семенович все-таки настаивает: отснятый Суховой материал – главное богатство кинодокументалиста и свидетельство обвинения фашистов – все-таки был спасен, дошел до киноэкрана, а значит, и до зрителя. Вероятно, также будет найден и удивит новыми деталями и документальный фильм Школьникова о Марии Суховой, который сделан в 1993 году в Эстонии и в настоящее время считается утраченным.
А пока что единственным памятником Маше – не как профессионалу, а именно героической женщине – остается случайный кадр, «Поцелуй партизана».
Проект реализуется при поддержке Президентского фонда культурных инициатив