«А еще через пять минут в лес, петляя между деревьями, въехал пикап, и из кабины выскочил человек, которого Синцов меньше всего ожидал тут встретить. Это был известный московский фоторепортер Мишка Вайнштейн, теперь одетый в военную форму, а в остальном совершенно такой же, как до войны, – толстый, веселый, шумный, с двумя "лейками" на груди.
– Здорово, Мишка! – обрадовался Синцов, тряся обеими руками тяжелую, как гиря, руку своего старого приятеля, которого ни раньше, ни теперь иначе, как Мишкой, никто и не называл.
– Здорово, здорово! – ухмыляясь, отвечал Мишка и вытирал свободной рукой пот, лившийся с его круглого, как сковородка, лица.
– Когда ты сюда подскочил?
"Подскочил" было его любимое словцо.
– А ты-то откуда подскочил?..»
Кто же этот Мишка Вайнштейн, о котором с такой любовью пишет в романе «Живые и мертвые» Константин Симонов? Прототипом героя стал Михаил Самуилович Бернштейн, друг и коллега Симонова по работе в газете «Красная звезда».
Михаил родился в 1912 году в Бобруйске в семье школьного учителя. Но сам школу покинул, отучившись в ней всего шесть лет. С 17-ти начинается трудовая биография Бернштейна: в 1929 году Михаил поступает на работу учеником фоторепортера в газету «Правда», затем его переводят на должность фотокорреспондента.
11 мая 1939 начался конфликт между советско-монгольскими войсками и вооруженными силами Японии. Бернштейн, храбрый от природы, постоянно хотел быть там, где дрались, поэтому сразу отправился на фронт военкором. Эта война стала для него первой. В Монголии он как раз познакомился с Симоновым.
В июле 1940 Михаил перешел на работу в редакцию газеты «Красная звезда» и практически сразу отправился с заданием на советско-финскую войну.
Главред Давид Ортенберг оставил такие воспоминания о Бернштейне:
«Среди фоторепортеров «Красной звезды» Миша был на особом положении – как единственный из своих собратьев, побывавший вместе с нами на Халхин-Голе и на финской войне. И тогда, и сейчас его посылали на самые горячие участки фронта, зная, что никакая опасность или трудность не могут его остановить, если газете нужен "гвоздевой" снимок. Он действительно был, как его назвал в своих воспоминаниях маршал Жуков, "вездесущий"... Бернштейн был пробивным парнем и, казалось, мог все: и машину из заноса вытащить, и бензин достать, и насчет завтрака разузнать, и быстро "подскочить" куда угодно, чтобы сделать хороший снимок. Весьма располневший в свои двадцать пять, с кобурой и "лейкой" на круглом животе, в ушанке, сбитой далеко на затылок, он ни минуты не сидел на месте, внезапно исчезал и так же внезапно появлялся, не давая покоя ни своей "лейке", ни своим спутникам».
Остались воспоминания, как Бернштейн «не давал покоя» британским летчикам на Русском Севере в ноябре 1941 года. Сначала он снимал их в блиндаже, потом морозил у самолета, стараясь сделать особый снимок. Летчики крепились, пытались не стучать зубами и делать фотогеничные лица. Все получилось отлично.
Ради особенного, того самого «гвоздевого» кадра Бернштейн шел на все, постоянно рисковал жизнью, всегда стремясь в самые опасные места.
В декабре 41-го Бернштейн в числе нескольких военкоров должен был по заданию лететь в Елец. Вылет задерживался, Михаил томился на пересадочном пункте в Рязани и, чтобы не терять времени, решил вместе с коллегой, военокором Виктором Теминым, на попутках съездить в Михайлов, бои за который закончились буквально несколько часов назад. Бесстрашным Бернштейну и Темину удалось сделать первые кадры освобожденного города: забитые немецкой техникой улицы, брошенные орудия, сожженные и разрушенные дома, но при этом –счастливые жители, встречающие освободителей.
В последнюю свою командировку – под Харьков – Бернштейн сорвался, несмотря на запрет редакции: там в это время шли ожесточенные бои.
Если сегодня наши фотокоры, работающие в зоне СВО, имеют статус некомбатантов, то во времена Великой Отечественной фотожурналисты были при погонах. 3 мая 1942 года Георгий Жуков подписал приказ о награждении Михаила Бернштейна орденом Красной Звезды. Неизвестно, успел ли фотокор получить заслуженную награду: с мая 42-го он числился пропавшим без вести. Об обстоятельствах его гибели есть несколько версий.
По одной, официальной, часть, в которой оказался Бернштейн на Харьковском направлении, попала в окружение. Оставалась возможность вырваться из «котла» на последнем самолете. Для фотокора «Красной звезды» оставили место, но Бернштейн отказался лететь, уступив свое место раненому. Потом, с небольшим отрядом прорываясь из окружения на автомашине, он попал под обстрел противника и погиб.
Вторая версия, неофициальная, основывается на слухах. Кто-то из знакомых говорил Симонову, что Бернштейн покончил с собой, решив не сдаваться в плен. Но Константин не верил в это, он считал друга «самым бесстрашным из всех фотокорреспондентов, то есть из людей, которым вообще, как правило, не занимать мужества». Потому и в романе «Живые и мертвые» Мишка умирает героически: прошитый пулеметной очередью с фашистского мотоцикла, он, «собрав последние силы, заползет в кустарник у дороги и, истекая кровью, будет засвечивать пленку со снимками немецких танков... А потом, повинуясь последнему безотчетному желанию, он будет ослабевшими толстыми пальцами рвать в клочки письма, которые эти люди посылали с ним своим женам». Чтобы ни один кадр, ни одно слово не оставить на поругание врагу.
Фамилия Бернштейн в переводе означает «янтарь». Бесстрашный военкор не дожил до 30-ти, но образ его, увековеченный в том числе в гимне советских фронтовых корреспондентов – «Веселой журналистской» – теплым отблеском янтаря улыбается нам до сих пор.
И пьющий, и курящий,
Отважен и хитер
Был парень настоящий
Веселый репортер.
На танке, в самолете,
В землянке, в блиндаже,
Куда вы не придете
До вас он был уже.
Отважен и хитер
Был парень настоящий
Веселый репортер.
На танке, в самолете,
В землянке, в блиндаже,
Куда вы не придете
До вас он был уже.
Проект реализуется при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.